ВЯЧЕСЛАВ БОНДАРЕНКО
ЧЕТЫРЕ СУДЬБЫ. ОДНА РОДИНА.
Роман
6
Карл Петерс и Иван Панасюк, июнь 1910 года, Рижское взморье — Рига
— Дамы и господа, станция Майоренгоф! – громко объявил проводник. Лязгнули буфера, хрипло рявкнул паровоз, и недлинный пригородный состав остановился.
Дачники потянулись к выходу. Спрыгнули на асфальтовый перрон и вчерашние кадеты Карл Петерс и Иван Панасюк. Оба были в штатском, вернее, в курортном – легкие полотняные костюмы и модные шляпы-канотье. И оба успели заметить заинтересованные взгляды, которым скользнули по ним две миловидные барышни, вышедшие из соседнего вагона.
— М-м?.. – подтолкнул Карл Ивана. – Как тебе?
— Н-ничего, — неуверенно протянул тот. – Та, что справа.
— Ну и отлично, — кивнул Петерс, — а мне как раз та, что слева, понравилась…
Над Рижским взморьем полыхала настоящая летняя жара, которая здесь была редким гостем. Панасюк растерянно оглядывался по сторонам. Он впервые был на настоящем курорте, и все эти наряженные дамы под руку с дорого одетыми господами заставляли его невольно сжиматься. К тому же он был гостем друга: после выпуска Петерс почти насильно уговорил его провести лето на Балтике, в деревне, где жил его отец-рыбак. Сначала Панасюк сомневался, стоит ли обременять Петерсов своим присутствием, но Карл всерьез обиделся, и Иван поспешил принять приглашение. Он знал, что оно было сделано из лучших побуждений, да и не хотелось все лето сидеть в пыльном жарком Минске, который теперь навевал мысли о покойной матери.
Вдвоем с Карлом они пересекли железнодорожные пути, проходившие по самому берегу широкой реки («Тут между рекой и морем даже четверти версты не будет», — объяснил Карл), миновали деревянное здание вокзала и вышли на неширокую, но оживленную улицу, застроенную изящными невысокими домами.
— Это улица Йома. – Петерс махнул рукой куда-то влево. – А нам вон туда, к морю. Барышни, кстати, туда же идут, вон впереди…
— А Йома – это что значит?
— Это по-нашему, по-латышски. «Йома», как бы это по-русски сказать… ну, такие ребристые песчаные полоски, которые остаются на морском дне после прилива. Скоро увидишь сам.
Чем ближе кадеты подходили к морю, тем сильнее чувствовался его запах. Крепкий, йодистый, свежий, он буквально пропитывал собой все вокруг. Высоко над головами шумели стройные корабельные сосны. С террас открытых летних кафе доносилось воркование граммофонов и женский смех.
Минут через пять неширокая асфальтированная аллея привела кадет на песчаный штранд. По линии прибоя медленно прогуливались пары. Вдоль берега рядами выстроились высокие плетеные кабинки, в которых располагались отдыхающие. А у дюн, на специально отведенных площадках, стояли какие-то странные полосатые кибитки на высоких красных колесах. Рядом с ними щипали травку на дюнах лошади.
— Это что такое? – удивился Иван.
— Купальни. Сейчас увидишь.
И действительно, к одной из таких кибиток приблизился солидный господин лет пятидесяти и, приподняв полосатый полог, забрался внутрь. Тут же к кибитке подбежал расторопный парень, впряг в нее лошадь и под уздцы повел ее к морю. Заехав на порядочное расстояние от берега, возница выпряг лошадь и верхом вернулся на берег. А из кибитки показался солидный господин в купальном костюме и осторожно спустился по лесенке прямо в воду.
— Ну и ну, — усмехнулся Панасюк. – А как же он назад-то вернется?
— А у него там красный флажок есть. Просигналит флажком, его и привезут обратно… Ну, нам такое барство не по карману, поэтому давай по-простому.
И Петерс, сложив пожитки прямо на белый мягкий песок, принялся деловито стягивать пиджак. Иван, покраснев, последовал его примеру. Оба остались в купальных костюмах – синих безрукавках и таких же трусах, прикрывавших ноги чуть выше колен. А вот на дамах, загоравших неподалеку, были куда более соблазнительные наряды – разноцветные, отделанные изящными кружевами, выгодно подчеркивавшие формы и прикрывавшие ноги до колен.
— Такое только года два назад разрешили, — весело сказал Петерс, заметивший, что Иван косится в сторону дам. – Раньше барышни в одно время купались, мужчины – в другое. И упаси Бог подсматривать – штрафы были такие, что ого-го!.. А с прошлого года можно и вместе. Ну что, двинули?
И они двинули. Вода оказалась, несмотря на жару, прохладной, градусов 18, не больше. А море было чистым и очень мелким, буквально по щиколотку, и продолжалось такое мелководье долго. Только минут через десять Ивану и Карлу стало по колено. Петерс ткнул рукой в дно:
— Видишь?.. Вот тебе и йома.
Действительно, песчаное дно было все испещрено ребристыми полосками. Ступать по нему было легко и приятно – песчаные ребрышки словно массировали ноги.
Неподалеку ежились, боясь присесть в воду, две барышни, которых кадеты заприметили на станции. Петерс с Панасюком переглянулись и… двинулись знакомиться. Через пять минут, выдержав необходимые кокетливые формальности, барышни назвались – Оля и Раиса, обе оказались москвичками, гимназистками выпускного восьмого класса, на Рижском взморье впервые, и обе были бы очень не прочь продолжить знакомство, если бы не Олины родители, уже грозно маячившие на берегу…
— Вот так всегда, — философски подытожил Петерс, окатывая Панасюка фонтаном брызг. – Только настроишься на подвиги, а тут тебе приказ из штаба – всем успокоиться и отойти на исходные позиции…
— Интересно, как там королевишна Сергуна поживает? – отозвался Иван, брызгаясь в ответ. – Он же в корпусе все уши ей прожужжал. Она и то, она и это…
— Сергуну сейчас не до этого, наверное. Сидит зубрит, готовится к экзаменам.
— Не верю. Летом в Одессе сидеть зубрить?.. Да он так же, как мы, на море пропадает. Только у него там купаться можно, потому что тепло…
— Но-но, — нахмурился Карл, — ты мое море не трожь!.. Лучше вот что скажи: ты сам-то про училище думаешь? Или шпаком будешь?
Панасюк вытер ладонями мокрое от брызг лицо. Карл, сам того не зная, попал в самое больное. Куда дальше?.. Насчет военной карьеры Иван не сомневался, но вот куда именно поступать, не знал. Конечно, хотелось бы поближе к дому, но в Белоруссии, как на грех, ни одного военного училища не было.
— Знаешь что?.. – выдержав паузу, продолжил Петерс. – Давай за компанию со мной в Виленское. Во-первых, вдвоем веселее. Во-вторых, и тебе, и мне от дома близко. Да и к Сергуну с Юркой в Питер, если что, скататься будет недалеко. Как тебе идея?
Иван нерешительно взглянул на друга.
— Не знаю… Но вообще здорово, наверное. А Вильна – интересный город?
— Приедем – увидим.
Уверенность, с которой говорил Карл, невольно заражала, подбадривала. «А может, и в самом деле махнуть с ним в Виленское?.. Действительно, вдвоем будет веселее, а до Минска часов пять езды, не больше». Петерс смотрел с неподдельной заботой, и это тоже трогало…
— Ладно, Карлуша, уговорил. Вильна так Вильна. Кстати, ты мне еще Ригу не показывал, а ведь обещал.
— Сделаем, — подмигнул Карл.
Наутро отец Карла, Андрис Петерс, хмурый седой мужик, облаченный в просоленные морем серые штаны и куртку, повел свой потрепанный баркас со свежим уловом на рижский рынок. Кадеты сидели на корме. По просьбе сына Андрис пошел не заливом, а рекой, чтобы показать гостю из Минска ее красоты.
— Немцы ее называют Лифляндская Аа, — рассказывал рыбак Владиславу, — а мы, латыши, Лиелупе. «Лиела» — большая, «упе» — река… Глубокая она и опасная, лучше не купаться – водоворотов полно. А здесь, возле Дуббельна, каждый год куски берега рушатся. Как-то даже пара деревьев съехала в реку…
— Ну, это уже в прошлом, — вмешался Карл, — лет десять назад вот эти бетонные дамбы построили, видишь, вдоль берега стоят?.. Так что теперь берег уже никуда не ползет. А еще раньше на баржах с верховьев привозили хворост и камни и бросали на дно. Здесь, под нами, все дно в хворосте и камнях…
Минут через сорок баркас вышел из реки в залив. Здесь вода была другого цвета, из льдисто-синей она быстро стала мутно-зеленой. Дул крепкий ветер, и кадеты вмиг все промокли от ледяных брызг. Баркас, кряхтя, тяжело переваливался с боку на бок. Иван опасливо оглянулся на отца Карла, но тот невозмутимо сидел на корме, держась за руль, и всем своим видом показывал, что ничего плохого случиться не может
По морю плыли недолго. Не прошло и получаса, как вдали завиднелся маяк, пологие берега, поросшие сосняком. Вода снова поменяла цвет, волнение почти стихло. Панасюк проводил взглядом нескольких солдат, стиравших белье на деревянных мостках.
— Из Дюнабурга, — объяснил Петерс, — здесь же Дюнабургская крепость рядом… Ну что, можем считать, что получили привет из Полоцка!
— Почему? – удивился Иван.
— Кадет Панасюк, еще раз повторить курс географии!.. Мы ведь в Дюну вошли, если по-немецки, а если по-латышски, то в Даугаву. А Даугава – это Западная Двина, на которой стоит Полоцк…
Кадеты рассмеялись. И точно, это ведь Двина, ставшая родной по Полоцкому корпусу. Только там она узенькая, а здесь, в самом устье, широченная. Но ведь вода в ней та же самая… Значит, они действительно хоть чуточку стали ближе к своему корпусу. И Карл с Иваном обменялись только им двоим понятными улыбками.
Довольно долго баркас шел вдоль пустынных берегов, хотя сама река была оживленной – навстречу то и дело попадались лайбы с рыбой и пароходы, в том числе и под иностранными флагами – германскими, английскими, шведскими, норвежскими. Наконец по левую руку показались портовые сооружения, краснокирпичные здания складов. А потом завиднелись стройные готические башни средневековых храмов. Впереди выросли два расположенных рядом железных моста через Даугаву, по одному из них сновали трамваи, автомобили и извозчики, по другому двигался уменьшенный расстоянием дачный поезд.
— Ну вот и Рига, — с явной гордостью в голосе произнес Карл. – Самая высокая башня, вон та, — это церковь Святого Петра. Видишь, наверху флюгер в виде золотого петуха?.. А вон и рынок Даугавмала, где отец торгует. Сейчас подойдем к берегу.
Рынок действительно размещался прямо на набережной, под окнами красивых современных домов в пять-шесть этажей. Небольшая площадь была сплошь застроена деревянными павильонами, заполненных галдящим людом. В воздухе висел крепкий запах копчёной салаки, зелени, сала, пива. Между рядов шныряли коты с наглыми откормленными мордами. У берега были пришвартовали рыбачьи баркасы, шлюпки и вельботы, с которых грузчики переносили на набережную товар.
Петерс-старший ловко пришвартовал свой баркас у берега и кивнул на большущие бочки с рыбой:
— Ну что, молодёжь, помогайте, коли взялись!
— Навались! – азартно крикнул Карл, хватаясь за бочонок…
Через полчаса кадетам уже казалось, что они работают на постройке египетской пирамиды. Ныла спина, саднили ободранные в кровь руки, жаркий пот заливал глаза. Грузчики-профессионалы посмеивались над юнцами, но Карл и Иван не обращали внимания на эти насмешки.
— И где это таких силачей учат? – с ухмылкой поинтересовался здоровенный детина в парусиновом картузе.
— В Полоцком кадетском корпусе, — гордо отозвался Панасюк.
— Ка-деты?.. – недоверчиво протянул детина. – Это что же господа кадеты забыли у нас на Даугавмальском рынке?..
Чья-то корявая ладонь с размаху опустилась на плечо детины. Тот вздрогнул и чуть присел – так тяжела оказалась ладонь.
— Это мой сын и его гость, — медленно проговорил по-латышски Андрис Петерс. – Понятно тебе, Аугустс?
— Оно-то так, — с непонятной интонацией отозвался Аугустс. – Только на этом самом месте пять лет назад такие же кадеты моего старшего брата прикончили. Когда он красное знамя нес во время демонстрации…
— Во-первых, это были не кадеты, а офицеры и солдаты. Во-вторых, мой сын с его другом при чем?
— Станут офицером года через три – и будут при чем.
Рыбак крепче вдавил ладонь в плечо детины. Тот чуть слышно охнул от боли.
— Запомни, Аугустс Озолиньш, — веско произнес Андрис по-латышски, — я хочу видеть своего сына образованным и счастливым. Поэтому я отдал его в кадетский корпус и считаю этот свой поступок правильным. И я буду поддерживать своего сына в дальнейшем. А что по этому поводу думаешь ты и кто-то еще – мне плевать. Уяснил?
— Уяснил, — скрипнул Аугустс, с трудом высвобождая плечо.
Карл с омрачившимся лицом наблюдал за этой сценкой. Иван тоже сообразил, что рыбаки повздорили, но не понял по-латышски ни слова.
— О чем это они?
— Не бери в голову.
К этому разговору вернулись только вечером, когда уже вернулись в деревню. После ужина Карл и Иван отправились прогуляться. Отец молча вручил каждому по куску пирога с мясом и жбанчик местного пива, а на недоуменный взгляд Панасюка, подмигнув, сказал:
— Да что я, молодым не был, что ли? Гуляйте…
Побережье было пустынным. На воде неподвижно покоились лодки, сохли на воткнутых в песок высоких жердях сети. Ни звука, ни огонька – ложились здесь рано. Только пес лаял где-то далеко – может быть, в соседней деревне. Над морем таяли последние краски летнего заката – словно художник обмакнутой в киноварь кисточкой провел по темно-синему небу. Приятели устроились на досках небольшого пирса, у самой воды.
— Как здесь странно и тихо, — заметил Иван, жуя пирог. – Никогда раньше не бывал в таком месте… Наверное, и люди тут живут совсем особенные.
— Я, например, — усмехнулся Карл и тут же посерьезнел. – Разные люди тут живут, Иванко. Как и везде.
— Мне показалось, что сегодня на рынке этот молодой рыбак как-то очень зло говорил с твоим отцом…
— Так и было. Понимаешь, здесь многие, очень многие ненавидят армию, офицеров. Пять лет назад, 13 января, расстреляли большую демонстрацию на Даугавмале, там, где мы были сегодня… Тогда семьдесят человек погибло, двести было ранено. А скольких посадили, сослали…
— У нас в Минске тоже был расстрел. У вокзала…
— Везде они были.– Карл усмехнулся, отхлебнул пива и, утерев губы, передал жбанчик другу. – И теперь многие мои соседи думают, что раз я надел погоны, значит, будущий палач. И ты тоже.
— Я надевал погоны не за этим, — тихо сказал Иван.
— И я. Только поди объясни человеку, у которого старшего брата расстреляли, что ты не верблюд.
Панасюк молча прильнул губами к жбанчику. Пиво оказалось очень холодным и крепким, пробрало до самых костей. А может, это веяло холодом с северного моря, молча, без злобы и без радости плескавшегося у ног друзей.
Продолжение следует
