ВЯЧЕСЛАВ БОНДАРЕНКО
ЧЕТЫРЕ СУДЬБЫ. ОДНА РОДИНА.
Роман
58
Юрий Варламов, 19-21 июня 1941 г., Москва – Ломжа
На столе в кабинете подполковника Варламова тихо затрещал телефон внутренней связи. Мельком глянув на часы, показывавшие половину первого дня, Юрий Владимирович отложил бумагу, над которой работал, снял трубку:
— Подполковник Варламов у аппарата.
— Юрий Владимирович, зайди ко мне, — раздался в трубке голос майора Леонтьева.
Варламов положил трубку на рычаг, быстро собрал в папку все документы, которые могли потребоваться на докладе. Мимолетно взглянул на себя в зеркало, словно надеялся увидеть там не мятое от многодневного недосыпа лицо с кругами под глазами. Так выглядели все сотрудники Разведуправления Генерального штаба РККА – в последнее время работа кипела день и ночь, и семью Юрий Владимирович видел теперь только урывками.
Заместитель начальника 1-го отделения 1-го отдела Разведуправления Генерального штаба РККА, 30-летний майор Константин Дмитриевич Леонтьев встретил Варламова стоя и сразу дал понять, что речь идет не о докладе.
— Юрий Владимирович, прости великодушно, но придется тебе покататься, — сходу сказал он извиняющимся тоном. – На этот раз в Ломжу. Не приходилось там раньше бывать?
— Нет, — покачал головой Варламов. – В четырнадцатом, правда, воевал немного севернее, под Инстербургом, но это уже другие края…
— Ну вот и съездишь посмотришь, как живет западная граница нашей Родины… Заодно сопроводишь фашиста, которого мы меняем на нашего агента.
Варламов посерьезнел.
— Что за фашист?
Леонтьев протянул подполковнику тонкую папку. Раскрыв ее, Юрий Владимирович увидел фотографию мужчины лет сорока пяти в штатском, с тонким нервным лицом. Приглядевшись, Варламов разглядел на лацкане пиджака значок члена НСДАП. На первой странице дела были указаны личные данные фашиста – Вильгельм Кройцхаузен, 1895 года рождения, уроженец Швейдница.
— Особо важный. Немцы согласно договору о дружбе продали нам свой недостроенный тяжелый крейсер «Лютцов», который у нас переименовали в «Петропавловск». Дооснащают и перевооружают его уже у нас на Балтике, естественно, в этих работах участвуют и германские инженеры. Вот один из них и отличился. А тут на днях немцы задержали в Берлине нашего агента. Нам удалось договориться об обмене. Сопроводишь, передашь с рук на руки, примешь нашего. Возьми с собой кого считаешь нужным. Все документы здесь. Вопросы?..
— Вопросов нет, товарищ майор, разрешите идти?..
— Ну что ж ты так сразу? — усмехнулся Леонтьев. – Вот у меня на твоем месте ко мне была бы масса вопросов. Например, такой: какого черта ты, Леонтьев, гонишь меня, опытного специалиста, который тебе в отцы годится, на границу с курьерской миссией, как шавку последнюю? Или такой: неужели в разведотделе штаба ЗапОВО некому мышей ловить, а обязательно гнать человека из Москвы?..
Варламов улыбнулся. Между ним и Леонтьевым, действительно годившимся ему в сыновья, младшим по званию, но старшим по должности, были хорошие доверительные отношения, и шутка звучала необидно.
— Гонишь, Константин Дмитриевич, – значит надо. А кроме того, под прикрытием курьерской миссии много чего еще можно сделать…
Леонтьев засмеялся.
— В точку, как всегда. Сопровождение фашиста – прикрытие для разведотдела штаба ЗапОВО, а подлинная цель твоей командировки – встреча с начальником Ломжинского оперпункта капитаном Кравцовым.
— На его пункте состоится обмен?
— Да, но суть не в этом, а в том, что этот Кравцов еще с апреля шлет нам через голову своего начальства сведения особой важности. А разведотдел штаба округа с таким же упорством характеризует его как враля и фантазёра… Вот ты Кравцова на месте и пощупаешь, не ставя штаб округа в известность. О твоей миссии он предупрежден, расспросам не удивится. Данные по нему и его информации здесь. – Леонтьев протянул Варламову еще одну тонкую папку. –И извини за то, что дергаю. Ты же видишь, что творится. Лучше меня видишь, поскольку опыта у тебя поболее моего…
Леонтьев закурил, со вкусом выпустил папиросный дым в окно и продолжил:
— И как это ни смешно звучит, — постарайся отнестись к этой поездке как к отдыху. На тебя ж страшно смотреть, такие тени под глазами. Жена еще не выгнала?
— Сегодня выгонит, — усмехнулся Варламов, — завтра ж у сына выпускной вечер в школе, а я срываюсь…
Леонтьев присвистнул.
— Твоему Сереге уже 17?
— Ну да, самому не верится…
— Да, некрасиво получается… Ну что поделать, извинись перед Елизаветой Петровной и сыном от моего имени, скажи, что твоя семья для всех нас образец и идеал, сам о такой мечтаю, да времени ни черта нет… Решил, кого с собой возьмешь?
— Товарницкого, парень толковый.
— Ну и добро. Всё, ни пуха ни пера…
— К черту, товарищ майор…
Согласно сопроводительным документам, Варламов со своим подопечным должны были выехать в Ломжу сегодня же вечером. Вернувшись в кабинет, Юрий Владимирович позвонил лейтенанту Владимиру Товарницкому и сообщил ему о предстоящей поездке. Товарницкий пришел в управление в марте, как раз за неделю до возвращения Варламова из Риги, и новичка сразу же прикрепили к нему. Молодой командир импонировал Варламову своими личными и служебными качествами.
Передав на время поездки текущие дела сотрудникам своего отдела, Юрий Владимирович вызвал машину и направился домой за вещами. «Эмка» пошла по улице Чернышевского, пересекла Садовое кольцо, начала приближаться к Бульварному. Началась Маросейка. Машинально разглядывая в окно летнюю Москву, вдыхая сладкий запах нагретой листвы и бензина, Варламов обдумывал детали недавнего разговора с начальством. «Ты же видишь, что творится. Лучше меня видишь, поскольку опыта у тебя поболее моего…» — всплыли в памяти слова Леонтьева.
То, что назревали грозные события, видно действительно было невооруженным глазом, а уж сотруднику Разведуправления – тем более. Еще в сентябре 40-го, когда Варламов находился в Москве и только готовился приступить к рижской миссии, в РУ ГШ РККА стали поступать данные от резидентов военной разведки из Великобритании, Швеции, Японии, Румынии и Франции о подготовке Германии к войне против СССР. Так, в донесении из Бухареста 4 сентября 1940 г. отмечалось: «Между Венгрией и Германией заключен военный союз против СССР. Война против Англии уже не актуальна». Из Парижа источник военной разведки сообщал 27 сентября: «Немцы отказались от наступления на Англию, и ведущаяся подготовка к нему является лишь демонстрацией, чтобы скрыть переброску основных сил на Восток. Там уже имеется 106 дивизий». В донесении из Берлина 29 сентября 1940 г. было сказано: «Источник сообщил, что налицо ухудшение советско-германских отношений, происходящее по вине немцев. Руководство Германии уверено, что СССР не нападет на нее, а Гитлер в свою очередь намерен весной следующего года разрешить все вопросы на Востоке военными действиями».
После сентября такие сообщения пошли уже, что называется, косяком. Из Стамбула их сообщал резидент «Зафер», из Тегерана – резидент «Аттила», из Стокгольма – источник «Лавангер»… Так, 9 марта 1941 г. источник из Берлина сообщал: «Генеральный штаб сухопутных войск Германии отказался от планов вторжения в Англию. В качестве ближайшей задачи является захват Украины и Белоруссии. Осуществление планов намечено на апрель-май 1941 г. К нападению на СССР готовятся также Венгрия, Румыния, Болгария». 13 и 15 марта 1941 г. источники из Бухареста сообщали: «Группенфюрер СС в беседе с источником заявил, что о марше на Англию нет речи… Более 100 дивизий у нас сосредоточено на восточной границе. Теперь план переменился. Мы идем на Украину и на Балтийский край. Поход на Россию будет военной прогулкой. Губернаторы по колонизации уже назначены в Одессу, Киев и другие города. Теперь главный военный противник Германии – Советский Союз…».
6 мая 1941 г. политическому и военному руководству страны было доложено сообщение Рихарда Зорге из Токио: «Посол Германии в Японии заявил, что Гитлер исполнен решимости разгромить СССР, получить европейскую часть Советского Союза в качестве сырьевой базы и для контроля над всей Европой. Гитлер и его генералы уверены, что война с СССР нисколько не помешает ведению войны против Англии».
11 мая из Бухареста источник сообщил информацию, полученную из ближайшего окружения рейхсминистра иностранных дел Гермаиии Риббентропа: «Германия опасается войны на два фронта и поэтому ей надо покончить с Советским Союзом до выступления Америки против немцев. Военные операции начнутся против СССР в середине июня. Немецкие войска уже через три недели военных действий окажутся перед Москвой. Удар будет неожиданным. Германия должна быть обеспечена с Востока и с таким прикрытием тыла могла бы также победоносно закончить войну против англичан и американцев».
Разведуправление регулярно докладывало о наращивании группировки немецких войск вблизи границ с СССР: по данным на 4 апреля 1941 г. – до 83-84 дивизий, на 25 апреля – до 95-100 дивизий, на 5 мая – до 103-107 дивизий и на 1 июня 120-122 дивизии. Была вскрыта группировка немецких войск против СССР, по направлениям отслеживалась продолжавшаяся переброска немецких войск на Восток.
Из 57 сообщений подобного рода 37 были доложены высшему руководству страны. К сожалению, руководитель РУ генерал-лейтенант Филипп Иванович Голиков приглашался в Кремль для личного доклада всего дважды: 20 ноября 40-го и 11 апреля 41-го…
Через пять дней, 16 апреля, в РУ было подготовлено спецсообщение «О перебросках немецких войск в погранполосе СССР». Этот документ был предназначен для Сталина, наркома обороны Тимошенко и начальника Генерального штаба Жукова. В нем указывалось, что «с 1 по 15 апреля с.г. из глубины Германии, из западных районов Восточной Пруссии и генерал-губернаторства германские войска совершают переброски по железным дорогам, автоколоннами и походным порядком в приграничную полосу с СССР. Основными районами сосредоточения являются: Восточная Пруссия, район Варшавы и район южнее Люблин. За пятнадцать дней апреля германских войск на восточной границе увеличилось на три пехотные и две механизированные дивизии, 17 тысяч вооруженных украинцев-националистов и на один полк парашютистов. Общее количество немецких дивизий всех типов в Восточной Пруссии и генерал-губернаторстве доведено до 78 (без немецких войск в Молдавии)».
В апреле 1941-го в Москве была подготовлена и обстоятельная «Разведывательная сводка по Германии», которую получили Наркомат обороны, Генштаб и командование западных военных округов. Эта сводка была составлена на базе уникального «Доклада о боевом и численном составе развернутой германской армии и ее группировке по состоянию на 15.3.41 г.» Его автором был советский военный атташе в Германии генерал-майор Василий Иванович Тупиков. Этот доклад содержал более 100 листов машинописного текста, 30 схем организационных структур боевых частей германской армии, схему группировки войск германской армии, схему группировки военно-воздушных сил Германии, схемы организации немецкого армейского корпуса, сводные таблицы боевого состава артиллерийских частей вермахта и многое другое. Изучая этот доклад, Варламов с трудом мог поверить в то, что все эти данные были собраны и обработаны одним человеком, причем не имевшим до этого опыта разведработы и действовавшим в Германии вполне легально… 
17 апреля в Разведуправлении было подготовлено специальное сообщение для высшего политического и военного руководства СССР. В этом спецсообщении докладывалось: «Война между Германией и СССР, судя по ведущейся подготовке, не исключена уже в ближайшее время». 7 мая были доложены данные о том, что германское верховное командование отдало приказ о полной подготовке театра военных действий на Востоке к 1 июня 1941 г. 9 мая военный атташе в Германии Тупиков доложил наркому обороны Тимошенко и начальнику Генштаба Жукову о плане возможных действий немецкой армии против СССР. В докладе указывалось, что разгром Красной Армии немцы планируют провести в 1-1,5 месяца с выходом на меридиан Москвы. 31 мая Сталину, Молотову, Ворошилову, Тимошенко и Жукову в очередном спецсообщении военной разведки были доложены общий боевой состав германской армии, распределение войск против Англии и СССР, группировка немецких войск против войск Прибалтийского, Западного и Киевского Особых военных округов.
Уже в декабре 1940-го Разведуправление получило от своих агентов первые, пока ориентировочные сроки нападения Германии и ее союзников на СССР. Так, источник из из Бухареста 31 декабря 1940 года сообщал, что война начнется весной 1941 г.; 22 февраля 1941 г. из Белграда – война начнется в июне; 15 марта из Бухареста – то же самое; 19 марта из Берлина — нападение планируется между 15 мая и 15 июня 1941 г.; 4 мая из Бухареста – начало войны намечено на середину июня 1941 г. 7 мая советской военной разведке стало точно известно, что два дня назад Гитлер принял окончательное и бесповоротное решение напасть на СССР. Эту информацию Константину Леонтьеву передал сотрудник посольства Германии в СССР Герхард Кегель, работавший под псевдонимом ХВС…
Юрий Варламов был всего лишь одним из многочисленных сотрудников Разведуправления и, конечно, имел доступ далеко не ко всем материалам, которые стекались в него со всех концов света. Но после завершения латвийской командировки он работал на самом важном направлении – германском. И чем дальше развивались события, тем явственнее вырисовывались перед ним контуры той чудовищной войны, которую германские фашисты готовили против его страны…
«Готовы ли мы к этой войне? – думал Юрий, рассматривая здание университета на Моховой; «эмка» как раз стояла на светофоре. – Как мы ее встретим? Выстоим ли? И помогут ли в обороне собранные нами данные?..» Он знал, что высшее руководство страны далеко не всегда придавало значение тем материалам, которое получало от военной разведки и внешней разведки НКГБ. Видимо, имели место быть и противоречия между разведчиками, работавшими на местах, и их начальством. Иначе не ехал бы он сейчас в далекую Ломжу, к неведомому капитану Кравцову, чтобы разобраться – что это за человек, почему решил направлять информацию прямо в Центр, минуя непосредственное начальство, и почему это начальство считает его фантазёром..
Под колесами «эмки» зазвучала брусчатка Гоголевского бульвара. Теплый июньский ветер гонял по мостовой тополиный пух. По тротуару пробежали два пацана, гремя металлическими обручами, со смехом прошла куда-то стайка пионерок… Юрий Владимирович с горечью подумал о том, что, к сожалению, не придется присутствовать на выпускном вечере сына, который должен был состояться завтра, 20 июня. И тут же мысли снова вернулись к будущей войне: если начнется, что будет с Сережкой, Лизой, Юлией? А с Карлушей?.. «Надо будет позвонить ему после возвращения. Последний раз звонил, кажется, восьмого июня…»
Дома стоял дым коромыслом: Сережка взахлеб рассказывал матери, что на выпускном балу решил обязательно пригласить Лену Потапенко на вальс, и будь что будет! Другие ребята в классе тоже, конечно, будут ее приглашать, особенно его друг Женька Лопухин, который по Лене давно уже сохнет…
— Не сохнет, а влюблен в нее, — наставительно заметила Елизавета Петровна. – Что у вас за язык такой в школе? И ты уверен, что Лена согласится на твое предложение?
— Мамуль, не придирайся, — засмеялся Сергей, — нормальный современный язык. И вообще, что за претензии к завтрашнему выпускнику? Где моральная поддержка?..
«Беззаботные, веселые… И как же не хочется рушить этот маленький светлый момент!» Юрий Владимирович молча смотрел на свой домашний мир, испытывая острую горечь от того, что радоваться этому миру осталось совсем недолго…
— Что, командировка? – первой догадалась Елизавета Петровна, увидев выражение лица мужа.
Варламов подошел к жене, с нежностью поцеловал в висок, на котором были заметны седые волоски.
— И как ты всегда угадываешь, ума не приложу. Лицом вроде владею неплохо…
— Годы практики… Когда нужно ехать?
— Сегодня.
Сергей нахмурился.
— Пап, ты не придешь на выпускной?
— Прости, никак… Зато вы с мамой можете прийти меня проводить сегодня вечером на вокзал.
Юрий видел, что сын действительно очень расстроился. Но видел и то, что парень пытается взять себя в руки. Семнадцать лет уже, ёлки-палки… Собирается стать военным переводчиком, спортсмен, ворошиловский стрелк… А когда ему самому было семнадцать? Страшно вспомнить, 30 июля 1910-го. Мысли о будущем, разговоры с отцом, мечты о Владимирском училище.
— Конечно, пап, — наконец подчеркнуто бодро произнес Сергей, — само собой, проводим.
За час до поезда Варламов еще раз заехал на Карла Маркса, 17 – за «клиентом». Немецкого агента сдали ему и Товарницкому «с рук на руки». Фашист смотрелся пришибленно и тихо, как и положено провалившемуся шпиону. Внешне все выглядело мирно – едут вместе трое мужчин в штатском, двое постарше, один помоложе. Разве что костюм на одном из них больно хороший, явно иностранного пошива, ну так, может, служит человек в НКИДе, вот и отоварился за границей…
…На перроне Белорусского вокзала было многолюдно. Родители провожали детей, уезжавших в летние лагеря или к родственникам, никак не могли попрощаться влюбленные пары, трогательно обнимались пожившие на свете люди… Сердито шипел и фыркал где-то далеко впереди паровоз. Товарницкий с немцем уже сидели в купе. А Елизавета Петровна и Сергей все еще не отпускали Юрия Владимировича. Куда именно он едет, он не говорил, а они не спрашивали, зная, что ответить он не имеет права.
— Ну что вы прямо как будто я еду на фронт? – возмущался Варламов. – Туда-обратно, и всего делов-то. Лиза, не раскисай, пожалуйста, в конце концов, у Сергея завтра ответственный день… А ты, Сережка, остаешься за старшего, как обычно. Узнаю, что мама плакала – спрошу по всей строгости, понял?..
Жена вытерла слезы тыльной стороной единственной руки.
— Извини… В самом деле, не на войну же едешь… Просто я видела плохой сон. Будто мы поехали за грибами, помнишь, как ездили в последний раз в Малеевку, и потерялись там все в лесу…
Паровоз коротко, отрывисто рявкнул, по составу побежал перезвон буферов. Жена и сын в последний раз обняли Варламова. Юрий Владимирович вскочил на подножку вслед за проводником. Поезд медленно тронулся.
— До встречи! Сережка, счастливо тебе погулять!
— До встречи, пап, пока!..
— До свиданья, Юрочка, береги себя, пожалуйста…
В девять утра 20 июня проехали Минск, в три часа дня прибыли в Брест. Здесь через два часа предстояла пересадка на местный поезд, идущий до Ломжи. Этот маленький польский городок вошел в состав Советской Белоруссии осенью 1939-го, а с января 40-го с полным правом считался «самым европейским» советским районным центром – на картах БССР Белостокская область огромным выступом нависала над Брестской, сильно выдаваясь в сторону бывшей Польши. Все, что было западнее, уже давно закрашивалось в атласах коричневой краской, поверх которой была надпись «Область государственных интересов Германии»…
Поезд шел заметно медленнее, чем скоростной экспресс «Москва – Брест», и в Ломжу добрались только через три часа. На привокзальной площади Варламова, Товарницкого и их «клиента» ожидала машина Ломжинского оперпункта – старомодный угловатый «Польски ФИАТ-Юнак».
Сидевший рядом с водителем-красноармейцем невысокий командир лет 35 торопливо поднялся с сиденья навстречу, козырнул:
— Здравия желаю! Капитан Кравцов. Прошу в машину, товарищи командиры.
— Сколько нам ехать? – представившись, поинтересовался Юрий.
— Двадцать минут, товарищ подполковник.
«Сам решил встретить высоких гостей из Москвы, — подумал Юрий Владимирович. – Конечно, волнуется… Наверняка для него поездка в Минск, в штаб округа – событие, а тут Москва, люди из Генштаба…»
По небольшому городу промчались быстро, выехали за его пределы. Ехали молча, это и понятно – какие разговоры можно было вести при немецком агенте?.. Фашист тоже вел себя смирно, молча покачивался на заднем сиденье между Варламовым и Товарницким. За всю дорогу с ним не было никаких эксцессов: он, видимо, просто радовался тому, что его возвращают на родину и вел себя тише воды ниже травы.
За окном машины мелькали поля, перелески, большие распятия на перекрестках дорог, аккуратные домики, в которых зажигались огни. Пропустили направлявшуюся в Ломжу колонну из двенадцати 152-миллиметровых гаубиц на конной тяге – хорошо знакомых Юрию еще по империалистической войне ветеранов образца 1909 года, модернизированных в 1930-м. «Наверняка дивизион 130-го корпусного артполка», — подумал Варламов.
Минут через десять езды сидевший на переднем сиденье Кравцов резко приказал водителю остановиться на обочине.
— В чем дело? – поинтересовался Варламов.
— А вы посмотрите сами, товарищ подполковник.
Выбравшись на свежий вечерний воздух, Юрий Владимирович с удивлением увидел лежащий в кювете дорожный указатель с надписями по-русски и по-польски. Ломжа – 10 км, Тыкоцин – 38 км… В свете фар было видно, что указатель кем-то аккуратно спилен, причем след от пилы явно свежий, сегодняшний.
— Местные?
— Может, местные, а может, и нет, — хмуро отозвался Кравцов и зло покосился в сторону смирно сидевшего на заднем сиденье немца.
Уже в темноте машина подъехала к небольшому каменному зданию, белевшему в густых зарослях рядом с дорогой и больше всего напоминавшему бывшую почтовую станцию XIX столетия. Это и был Ломжинский оперпункт. Обмен агентами был запланирован на утро 21 июня. Немца разместили в камере под охраной, гостям Кравцов уступил свою комнату отдыха рядом с дежуркой, а сам пошел ночевать куда-то в другое место.
Несмотря на то, что дорога оказалась утомительной, Варламов долго не мог заснуть. Мешало и понимание того, что буквально в нескольких десятках метров отсюда – граница с фашистской Германией, и мысли о том, что сын уже, наверное, отгулял выпускной и сейчас дрыхнет без задних ног… Только ближе к утру он забылся коротким сном, и видел во сне что-то неспокойное, с выстрелами, взрывами и криками.
…Юрий Владимирович никогда не участвовал в процессе обмена агентами, но хорошо понимал, что никакой торжественности от этой церемонии ждать не стоит. Что приятного для обеих сторон в том, что они обмениваются провалившимися разведчиками?.. Тем более для сторон, которые официально вроде бы являются дружественными?..
Обмен был назначен на десять утра, но время шло, а ничего не происходило. Кравцова по-прежнему не было, подчиненный ему единственный командир, лейтенант Мирошниченко, и трое бойцов ничего внятного сказать не могли. В третьем часу дня Варламов и Товарницкий уже начали беспокоиться, нервничал и немецкий разведчик, когда запыхавшийся Кравцов наконец появился. По мрачному виду капитана сразу стало понятно: что-то произошло.
— Шестерых диверсантов на участке 87-го погранотряда взяли, — без долгих слов пояснил он. – Еще хорошо, что один из них – наш закордонный агент, сумел оторваться и предупредить наряд… Слышали, под утро стрельба была?
— Потери есть?
— Наших раненых двое. Погранцы в ответ троих ранили, один уже умер. Да тут такое через день… — Кравцов зло сплюнул в сторону. – Обнаглели фрицы, спасу нет. Это ж надо, перед днем, когда обмен назначен… С автоматами, с гранатами…
Как понял Варламов, обмен был перенесен именно из-за этого ночного боя с ранеными и пленными. Только в пять вечера смогли снова договориться о чем-то. Прошло всё, как он и предполагал, быстро и сухо, без лишних фраз и эмоций. В шесть часов с немецкой стороны показался черный «Опель-Капитан», из которого вышли трое мужчин в штатском. Немецкий инженер одновременно с нашим агентом перешагнули границу. Фашисты так же быстро усадили своего в машину, развернулись и уехали. Ни взаимных приветствий, ни пожеланий, ни уверений в дружбе и дальнейшем сотрудничестве… Какая там дружба, когда этой ночью немецкие диверсанты в советской форме пытались прорваться через границу?!..
Наш разведчик – ничем не примечательный внешне лысоватый мужчина лет сорока в легком летнем костюме, которого Варламов знал только под псевдонимом «Рубан» – явно не был настроен на общение, и Варламов хорошо его понимал. Поручив агента заботам Товарницкого, он попросил Кравцова уделить ему время. Расположились в дежурке оперпункта: Варламов за столом, Кравцов – на жестком кожаном топчане у стены.
— Из ваших сообщений в Центр следует, что вы недовольны тем, как поставлена работа разведотдела штаба округа, — заговорил Юрий Владимирович. – Какие именно факты вы имеете в виду?
— Фактов очень много, товарищ подполковник, — нервно ответил капитан, глядя в сторону. – Начну хотя бы с того, что в марте этого года на мой пункт поступили данные от секретного сотрудника «Феликса» о том, что в Польше и Восточной Пруссии сосредоточено больше ста пехотных и восемь-десять танковых дивизий…
— От кого агент получил данные?
— От германского офицера, работавшего в комендатуре Варшавы. За эти данные офицер попросил тысячу американских долларов и обещал дать полную дислокацию германской армии.
— Так… Как действовали вы?
— Немедленно доложил материал «Феликса» в разведотдел штаба округа. После этого «Феликса» и меня вызвали в Минск к начальнику РО полковнику Блохину…
— Кто еще присутствовал на встрече?
— Заместители начальника РО подполковники Ивченко и Ильницкий и начальник отделения информации майор Самойлович… После беседы данные «Феликса» были названы дезинформацией, а пункту было указано, что немцы на этом фронте имеют двадцать пять — сорок дивизий… — Кравцов криво усмехнулся. — «Феликса» назвали аферистом, уплатили сто злотых и отправили в Варшаву. Больше «Феликс» на пункт не возвращался…
— В ваших сообщениях особо упоминается агент «Арнольд». Какую информацию он давал?
— В апреле принес на оперпункт немецкую карту, на которой Белоруссия, Украина, Прибалтика и территория вплоть до Можайска были включены в состав Германии, и сообщил, что на границе сосредоточено до полутора миллионов войск… Я немедленно доложил в РО, на что подполковник Ильницкий заявил: «Такую глупость можно ожидать только от Ломжинского оперпункта». 28 мая состоялась моя встреча с «Арнольдом».
— Запланированная?
— Нет, он приехал сам.
— Что он вам сообщил?
Кравцов тяжело вздохнул.
— Что немцы готовят наступление и в середине июня начнется война против СССР. О наступлении ему удалось узнать из разведцентра Сикорского и некоторых английских разведчиков, а также из личного наблюдения. На границе сосредоточено от полутора до двух миллионов человек… В Праге закончена подготовка белогвардейцев-диверсантов в количестве 10 тысяч, которые перед началом и в момент войны будут выбрасываться небольшими десантными группами для взрыва мостов, дорог, терактов и указания целей для авиации… Согласно плану нападения, на восьмой день войны должен быть занят Минск, а на двадцать первый день — Москва. На вопрос, не паника ли это, «Арнольд» ответил, что за эти данные он отвечает головой.
— Ваши действия?
— Утром 28 мая я донес шифровкой в РО содержание доклада «Арнольда» и попросил разрешения командировать «Арнольда» в РО. Ответ получил 29 мая, в котором было приказано доставить «Арнольда» в Минск к вечеру 29 мая, что и было выполнено. С «Арнольдом» беседовали Блохин, Ильницкий и Самойлович, в заключение отметили: «Ломжа всегда преподносит сенсации, лучше бы давали номера частей». «Арнольду» прямо было сказано, что материал неправдоподобен, а выдумка английской разведки. «Арнольд» ответил: «Вы можете меня расстрелять, но за правдоподобность информации я отвечаю головой. Я выполнил свой долг перед Советским государством, а Вы можете мне верить или не верить — дело ваше. Война начнется в середине июня».
— Об этом вы знаете с его слов?
— Да.
— Что было дальше?
— 4 июня я его проводил через границу, и больше «Арнольд» до сих пор не появлялся. 9 июня я был в Минске в РО. Подполковник Ильницкий спросил: «Ну как, успел уйти «Арнольд», не застала его война в Ломже?». Я ответил, что он послан за рубеж, а насчет войны вам виднее, но обстановка на границе неспокойная… Ильницкий улыбнулся и сказан: «И ты попал на удочку английской разведки». Я ничего не ответил, и он дальше продолжал, что информация «Арнольда» неверная, что нет никаких данных о подготовке к наступлению. В этот же день я встретил из отделения информации старшего лейтенанта Чубакова, который мне сказал: «Такого агента, как «Арнольд», я вижу впервые, очень способный и серьезный разведчик, но наше начальство боится смелой информации, и поэтому всякое новое сообщение долго залеживается в отделе, а в худшем случае совсем никуда не посылается. Данные «Арнольда» редактировались пять дней, а потом выхолощенная сводка была направлена в Москву».
Кравцов замолчал.
— Почему вы считаете, что «Арнольду» можно верить?
— За два месяца до занятия немцами Румынии он предупредил нас об этом. Об оккупации Югославии и Греции он сообщил за полтора месяца. Дал полные данные о наличии в Польше белогвардейских организаций, комитетов и войсковых организаций. По его данным органами НКВД было арестовано несколько немецких шпионов и диверсантов. В подтверждение своей информации о дислокации воинских частей он всегда приносил документы — приказы и фотоснимки. Кроме того, его данные всегда перепроверялись несколькими источниками и подтверждались.
— Знал ли об этом РО штаба ЗапОВО?
— Так точно.
— Какие еще недостатки в работе РО вы хотели бы отметить?
Кравцов задумался.
— В этом году на агентурную работу отпускалось очень мало инвалюты. Дело дошло до того, что мы вынуждены были у местных покупать злотые, чтобы давать агентам… Стыдно сказать, способные агенты от нас уходили потому, что мы не могли их обеспечить. В феврале забросили резидента «Шульца» с радиостанцией, так ему на два месяца выдали 250 марок, за это время он задолжался и вернулся в СССР. То же с резидентом «Глушко»…
— Еще что-нибудь?
— В отделе все внимание сосредоточено на том, чтобы каждый пункт ежедневно присылал разведдонесения, — тихо проговорил капитан. — В апреле подполковник Ивченко посоветовал мне не посылать большие сводки, а разбивать данные агента на несколько частей и ежедневно малыми частями посылать в РО. Я ему заявил, что это очковтирательство и я на это не пойду. Он мне ответил, что начальник Брестского пункта майор Романов так делает и его пункт стоит на первом месте…
Юрий Владимирович кивнул.
— Понятно… И последнее. Что мотивировало вас напрямую выйти со своей информацией на Центр в обход штаба округа?
Кравцов хмуро усмехнулся. По его позе, собранному лицу Варламов видел, что капитан ничего не боится.
— Что мотивировало… Все вместе взятое и мотивировало. Из Минска же им не видно ни столбов этих спиленных, ни самолетов, которые внаглую летают, ни рева моторов каждую ночь не слышно… Им же нужно только, чтобы сводочка гладкая была, а то начштаба по головке не погладит… А то, что нарушители каждую ночь табунами ходят, так кого это волнует… В общем, мотивации тут хватает, чтобы через головы дундуков кричать. Поздно уже в жмурки играть, товарищ подполковник, по-серьезному всё пошло, не отвертимся…
— То есть на нарушение субординации и воинской дисциплины вы шли вполне осознанно?
Капитан помолчал немного.
— Где-то я читал, уж не помню где… Суворов в свое время учил: «Я командую – вправо, ты на месте видишь, что надо влево – меня не слушай». Я – на месте, товарищ подполковник, понимаете? Не в Москве, не в Минске, а здесь. В случае чего здесь и подохну, но никого на этом участке не пропущу. И я вижу, что надо — влево… Понимаете?.. Кто ж вам правду-то скажет еще?..
Да, Юрий Владимирович понимал капитана Алексея Михайловича Кравцова, 1906 года рождения, в Красной Армии с 1932 года. Но ему повезло, его крик услышали. А сколько таких Кравцовых еще по всей границе, по всей армии?..
Павел Панасюк, 21 июня 1941 г., Домачево
…Лектор-международник в звании старшего батальонного комиссара прибыл вовремя. Командиры и политработники поднялись, приветствуя гостя из штаба Западного Особого военного округа. Он в сопровождении командира полка майора Бондаренко и помполита, батальонного комиссара Попеты прошел к трибуне в здании полкового клуба, раскрыл принесенную с собой папку. Аплодисменты стихли.
— Боевой мужик, — уважительно прошептал на ухо Павлу Панасюку его сослуживец, командир соседнего взвода лейтенант Миша Миронов. – Вон «Звездочку» где-то получил…
Действительно, на гимнастерке лектора рядом с медалью «ХХ лет РККА» был привинчен орден Красной Звезды. Наверное, за финскую, а может, за Халхин-Гол или Хасан. В любом случае, мужик был действительно боевой.
Лектор рассказывал о сообщении ТАСС от 13 июня. Поначалу Павел слушал внимательно, но скоро понял, что лектор говорит в точности то же самое, что им говорил тремя днями раньше Попета, и мысли незаметно поползли в сторону, на другое…
В этот полк, 28-й Краснознаменный стрелковый, Павел получил перевод в феврале 1941-го. 75-я стрелковая дивизия была боевой, отличилась на финской, а потом дислоцировалась в районе Мозыря. В начале мая ее перебросили в район Малориты, маленького городка на самом юге Белоруссии, в пятидесяти километрах к югу от Бреста. Два полка разместились в районе Медно и в самой Малорите, а полк Павла — в районе Домачево. Выдвигались туда походным порядком.
Домачево оказалось обычным поселком на берегу Западного Буга, ничем не отличавшимся от тех местечек, на которые Павел успел насмотреться за два года службы в Западной Белоруссии. Соседство костёла и православного храма, приветливые радушные люди, среди которых, тем не менее, вполне могли оказаться идейные противники Советской власти, затаившие на нее злобу еще с 1939-го, но хитро замаскировавшиеся и только ждущие часа, чтобы напасть из темноты… И другой берег Буга, на котором стояли немцы. На них ходили смотреть в бинокль, а нередко их можно было хорошо рассмотреть и без оптики. Внешне фашисты ничем не напоминали тех уродливых толстяков со свастиками, карикатуры на которых печатали в советских газетах до осени 1939-го. Нормальные парни, подтянутые и даже симпатичные внешне. Они стирали в Буге форму, купались, загорали, пересмеивались между собой о чем-то и в целом выглядели вполне довольными. Ну еще бы!.. Им принадлежала почти вся Европа, только Англия еще продолжала воевать с ними, и то относительно. Недавно, 12 июня, Павел читал в «Красной звезде» статью «Критская операция», где описывалась десантная высадка фашистов на Крит. Англичане, новозеландцы, австралийцы и остатки греческой армии там, конечно, сопротивлялись, но все равно были выбиты с острова.
К немцам в полку отношение было, в общем, одинаковым: договор о дружбе с Германией никто не отменял, но фашисты – они и есть фашисты. В том, что с Гитлером предстоит воевать, никто не сомневался, мнения расходились только по поводу того, когда именно и как именно начнется война. Павел был уверен в том, что германская военщина первой нападет на СССР, после чего Красная Армия стальной стеной сметет зарвавшихся захватчиков с пути и понесет мир и свободу народам стонущей от гитлеровского рабства Европы. Другие были уверены, что события будут развиваться по прибалтийскому сценарию – Молотов предъявит германскому послу ультиматум о том, что Германия плохо соблюдает договор о дружбе, а потом Красная Армия пересечет границу Германии. Ну а сопротивляться немцы вряд ли будут – им ведь под Гитлером самим живется несладко. Радоваться будут, как радовались народы угнетенной Прибалтики…
— Усилить боевую и политическую, говорит, — донесся до Павла шепот Миши Миронова. – Можно подумать, мы тут сложа руки сидим. Куда уж дальше усилить-то?!..
Миша был прав – боевая и политическая подготовка шли в полку активно как никогда. И готовиться ко всяким неожиданностям призывали и командир, и помполит. Немцы, по всей видимости, к неожиданностям тоже готовились. Во всяком случае, знакомые артиллеристы из 235-го гаубичного артполка, чьи наблюдательные пункты были оборудованы на берегу Буга, рассказывали, что с немецкой стороны каждую ночь доносятся взрывы. Да и немецкие самолеты нарушали воздушную границу не раз. Только на памяти Павла таких случаев было четыре, последний – несколько дней назад, когда над Домачево медленно, как на воздушном параде, пролетел маленький юркий самолетик «Шторх» со свастикой на киле. И не собьешь ведь – строгий приказ «На провокации не поддаваться, германские самолеты не сбивать»…
— …крепить мощь нашей родной Красной Армии и быть готовым в любой момент встать на защиту социалистической Родины! – донесся до Панасюка голос лектора. Раздались аплодисменты. Спохватившись, Павел тоже принялся аплодировать.
На Домачево опускались мягкие июньские сумерки. По центральной улице поселка прогуливались парочки. Из открытого окна какого-то домика доносилась патефонная музыка – крутили польское танго. Лектор курил у «эмки». Рядом с ним стояли командир полка и помполит. Комполка приглушенно говорил о чем-то, лектор хмыкал и кивал с непроницаемым видом…
— Ох-ох-хо, — с завыванием зевнул Миронов, крепко потягиваясь. – И зачем нужны все эти лекции, ума не приложу. Можно подумать, мы тут на границе ничего не видим и не понимаем… Вот во внутренних округах – это понятно зачем. А нам-то?.. Мы фашистов каждый день видим. И без того ясно – быть начеку.
— Бдительности много не бывает… — начал было Павел, но тут же осекся. Слово «бдительность» с недавних пор вызывала в нем ассоциации с тем открытием, которое сделал он для себя на кладбище Лёликова. Выяснилось, что его отец – офицер царской армии, а из письма, которое мама прислала в ноябре, — что он еще и в белой армии воевал!.. Ну, погиб в январе 1920-го (вернее, пропал без вести), но все равно ведь поднял оружие против Советской власти! И теперь любой особист вправе задать ему вопрос «На каком основании вы утаили сведения об отце, когда поступали в военное училище?»…
Правда, для того, чтобы вопрос задать, особист должен что-то выяснить. Но ведь на то и служба у них такая – выяснять. Проявлять ту самую бдительность. Ведь он, Павел, родился в Одессе в 1918-м, а отец его погиб полтора года спустя. Значит, теоретически в Одессе до сих пор могут жить люди, помнящие тот факт, что у белого офицера Ивана Павловича Панасюка был сын Павел. И можно связать этот факт с тем, что Павел Иванович Панасюк, 1918 года рождения, член ВЛКСМ с 1937 года, – лейтенант 28-го Краснознаменного стрелкового полка РККА. О последствиях Павел боялся и думать. В лучшем случае вычистят из рядов армии и выгонят из комсомола…
Гнусно жить, когда копошится в душе мелкий, подленький страх. И не виноват ты вроде ни в чем, а получается, что виноват. Вернее, виноват твой отец, который давным-давно, еще в 1903 году выбрал себе неверный жизненный путь. И какой его черт дернул, интересно, пойти в кадеты?.. Стал бы простым сельским кузнецом, как его отец… Мама, правда, писала, что воевал он храбро, но ведь за что воевал? За империалистические интересы царского правительства. А потом и вовсе повернул оружие против собственного народа…
«Ладно, — думал Павел, — что было, того уже не исправить… А вот мне предстоит искупить грех своего отца честной службой в Красной Армии. И пусть об этом знать не будет никто, даже мама… Это мое личное дело. Мое… и отца».
— О чем задумался? – долетел до него голос Мишки Миронова.
— Да так… Сообразил, что сегодня самая короткая ночь в году.
— А, точно, — хохотнул Миронов. – И что?
— Так, ничего. Занятный факт, не более.
