ВЯЧЕСЛАВ БОНДАРЕНКО
ЧЕТЫРЕ СУДЬБЫ. ОДНА РОДИНА.
Роман
48
Карл Петерс, 4 ноября 1920 г., под Перекопом
Еще в сентябре Латышскую стрелковую дивизию, в которой воевал комроты Карл Петерс, перевели из 13-й армии в 6-ю. После того как был подписан мирный договор с Польшей, в дивизию пришло пополнение – высвободившиеся с Западного фронта бойцы. Так что Латышской дивизия была теперь уже очень относительно: среди ее 18 028 стрелков и командиров было немало русских и венгров. К тому, что недавние противники на Великой войне воюют за Советскую власть, никто не удивлялся: венгров в Красной Армии вообще было очень много, больше было только китайцев.
Конец октября для Латышской дивизии выдался тяжелым. 28 октября «в связке» с 15-й и 21-й стрелковыми дивизиями и 1-й Конной армией она начала наступление в Северной Таврии. 1-й Усть-Двинский полк взял село Антоновка, 3-й Курляндский полк – село Константиновка. Не выдержав открытого боя в голой степи, Добровольческий и Донской корпуса белых начали откатываться к Перекопу. Командир 2-й Латышской стрелковой бригады Лабренцис бросил в преследование 6-й Туккумский полк и 2-й Латышский конный дивизион, но эти части попали в окружение, и началась настоящая бойня. Латыши мужественно сопротивлялись около трех часов, но были уничтожены. Помощника командира 6-го Туккумского полка Бернхардса белые взяли в плен и тут же расстреляли, немногих уцелевших командиров и бойцов белые добили штыками. Отрезать от Крыма Русскую армию не удалось, она отступила за Перекопский перешеек. И теперь не оставалось ничего другого, как штурмовать Перекоп – иначе Врангеля из Крыма выкурить было невозможно…
О Перекопе в полку болтали всякое. Мол, врангелевцы возвели там такие укрепления, что даже ветеранам Великой войны не снилось. И ток по «колючке» идет, и мины-ловушки на каждом шагу, и бетонные форты, и всякое-такое-прочее. Специально для того, чтобы развеять опасения командиров и бойцов, для них за неделю до штурма были прочитаны специальные лекции о том, что на самом деле представляет собой Перекоп.
— Первая линия обороны Перекопа – это так называемый Турецкий вал, насыпанный еще пленными запорожскими казаками двести лет назад, — начал немолодой военспец с черными инженерными петлицами. – В двадцати верстах за ним – Юшуньские позиции. Это обычные окопы, к тому же от осенних дождей полуобвалившиеся. В Крыму нет леса, поэтому они даже досками не обшиты. Окопы прикрыты колючей проволокой – максимум 17 линий, а в среднем по 2-3 линии. Причем прикрыты только с фронта, с тыла колючки нет. Согласитесь, что это очень далеко от того, что мы видели на германском фронте.
— А электрический ток по проволоке идет?
— Нет. Ну откуда у Врангеля ток?..
— А форты бетонные?
— Товарищи, ну какие форты? Откуда в Крыму бетон? Здесь что, Верден?..
— Так ведь, говорят, Врангелю Антанта помогает, — смущенно вставил кто-то, — и инженеры французские на постройке работали…
— Инженеры, может, и работали, а вот до того, чтобы в Крым бетон морем поставлять, Франция не додумалась… Есть еще вопросы?
— А блиндажи имеются? – подал голос кто-то из комбатов. – И по артиллерии вопрос. Я слышал, что у белых есть 18 тяжелых батарей…
— Блиндажи есть только на Турецком валу, и то в три наката. Артиллерийские капониры на Перекопе пустуют. Белые собираются подвозить тяжелые орудия из Севастополя в последний момент, но этот момент они уже явно упустили. – Военспец усмехнулся. – К тем трехдюймовкам, которые стоят на Перекопе, подвоз боеприпасов ограничен – ветка от Юшуни к Перекопу построена только на четверть…
— Ну и о соотношении сил, товарищи, — поднялся с места начдив Стуцка. — Турецкий вал защищает Дроздовская дивизия, 3260 штыков – меньше полка комплекта мирного времени. На Литовском полуострове стоит казачья бригада генерала Фостикова, всего 2 тысячи плохо вооруженных людей. Корниловская и Марковская дивизии, как вы знаете, понесли огромные потери совсем недавно, в Таврии, и теперь их остатки занимают Юшунь и южный берег Сиваша. Но Чонгаре и Арабатской стрелке стоят Донской корпус и кубанские казаки генерала Канцерова – всего около 3 тысяч сабель. В резерве – 13-я и 34-я пехотные дивизии и конный корпус генерала Барбовича, но от них мало что осталось. Всего в распоряжении Врангеля, по данным нашей разведки, максимум 23 тысячи штыков, 12 тысяч сабель, 213 орудий, 45 бронемашин и танков, 14 бронепоездов, 42 аэроплана.
По моральному облику противника… — Начдив помолчал, собираясь с мыслями. – Дроздовцы – монархисты, пьяницы, кокаинисты, грабители. Офицерский состав контрреволюционный, среди солдат много пленных красноармейцев, так что не удивляйтесь, если они будут сдаваться целыми ротами… Марковцы – душа контрреволюции, среди них много кадровых офицеров. Корниловцы… Офицерский состав на 80 процентов контрреволюционный, остальные пассивные и подавленные, среди солдат много украинцев, которые с большим удовольствием пошли бы к Петлюре. Донские казаки пассивны, подавлены, деорганизованы, многие без коней и оружия. Кубанцы среди белых считаются чуть ли не изменниками, мечтающими о своем государстве. Юнкера… — Начдив усмехнулся. – Все мы знаем, что недавно юнкерская батарея с орудиями перешла на нашу сторону и дерется отлично. В Крыму были проведены мобилизации уроженцев 1900-01 годов и ранее освобожденных от службы 1885-99 годов – сами понимаете, какие из них вояки… Очень распространены шкурничество, трусость, алкоголизм. Все прекрасно осознают, что дни Врангеля сочтены. В войсках царят раздражение, злоба, все жалуются на холод, плохое обмундирование и питание, во многих частях солдаты просто не хотят оборонять Крым…
Ну а у нас, товарищи, сами понимаете какой боевой дух… На Южфронте товарищ Фрунзе сосредоточил около ста пятидесяти тысяч человек, 985 орудий, больше четырех с половиной тысяч пулеметов, 57 бронемашин и танков, 17 бронепоездов, 45 аэропланов.
— Как, по-вашему, хватит, чтобы сбросить в Черное море черного барона? – подал голос сидевший в президиуме Аугустс Озолиньш. – По-моему, хватит и еще останется.
Карл поморщился. «Уж ты-то будешь в первых цепях атакующих!» — брезгливо подумал он.
Командиры и стрелки вполголоса обсуждали услышанное. Русская, латышская и венгерская речь сливались в разноголосый гул.
— Разрешите? – поднялся Антал Мёлькёш, высокий венгр, продолжавший щеголять в картинно-красивой форме венгерских гусар: красной пилотке со звездой поверх инициалов императора Франца-Иосифа и красных чакчирах. – У нас много говорят… — он сбился, подбирая русское слово, покраснел, защелкал пальцами.
— Ну, смелее, товарищ Мёлькёш!
— Ну как это… когда под воду… нырять, да?.. Ну вот, что надо будет нырять…
Собрание зашумело, кто-то откровенно засмеялся. Озолиньш поднял ладонь, успокаивая бойцов.
— Это еще один предрассудок, — спокойно ответил военспец. – Да, нам предстоит форсировать залив Сиваш, который отделяет Крым от Украины. Но мы не самоубийцы, чтобы форсировать его вплавь под огнем противника. Дело в том, что наши специалисты внимательно следят за силой и направлением ветра в этом районе. Западный ветер должен отогнать воду Сиваша на семь-десять верст, и дно его обнажится. Идти придется просто по грязи. Кстати, и само слово Сиваш по-татарски значит грязь… Но и это не беда – согласно прогнозам, в ближайшее время ударят морозы, и дно подмерзнет. Таким образом, нырять никуда не придется. Местные жители знают надежные места, которыми нас и проведут.
Венгр удовлетворенно кивнул и сел. Собрание снова зашумело, обсуждая услышанное. А Карл Петерс ощутил давно знакомое, томительное чувство вовлеченности в гигантскую общую волю, которая тащила его неведомо куда. Ничего от тебя не зависит, все решают где-то Фрунзе и Врангель, а неизмеримо выше над ними тоже все решено, как сказала когда-то Лика у виленского костёла Святой Анны. И ничего ты не можешь поделать. Роли расписаны у всех, от командующих до самого последнего отчаявшегося солдатика. Молчат пулеметы и орудия, но на каждой пуле и каждом осколке уже написано, куда именно он пойдет и зачем. И Сиваш пока что просто залив Азовского моря, а не чья-то могила, и работают официанты ялтинских кафе, не догадываясь, что деньгами, которыми расплачиваются с ними посетители, через две недели можно будет оклеивать рамы на зиму, и не получили еще похоронки тысячи жен и матерей, которые надеются снова увидеть своих любимых…
После собрания Петерс стоял рядом с другими комроты своего полка, слушал общий трёп, полувеселый-полувозбужденный, курил, смотрел на низкое серое небо, по которому летели к Крыму рваные облака, и думал: Лика, Ивар, Юрон, Сергун, Иванко… Ради них ты должен выжить, уцелеть в этом последнем бою.
Во что бы то ни стало.
И где бы ни находились твои братья, которым ты принес клятву у Святой Софии больше десяти лет назад.
