ЧЕТЫРЕ СУДЬБЫ. ОДНА РОДИНА.

ВЯЧЕСЛАВ БОНДАРЕНКО

ЧЕТЫРЕ СУДЬБЫ. ОДНА РОДИНА.

Роман

62

Карл Петерс, 25-27 июня 1941 г., Рига

— …И все-таки, — упрямо повторил Карл Петерс, — я вас очень прошу – разъясните же, в чем моя лично вина? Ведь совсем недавно, в апреле, я был освобожден…
— Ну а сейчас снова задержаны, — меланхолично ответил заполнявший какую-то бумагу за столом молодой командир в форме НКВД. – Вскрылись новые обстоятельства.
— Какие же?
— Вопросы здесь задаю я, Петерс. Сидите спокойно.
Следователь у Карла тоже был латыш, из «новых», тех, кто удачно вписался в реалии Советской власти. Молодой парень, при Улманисе, наверное, был в коммунистическом подполье. И сейчас не зверствовал, не лютовал, просто оформлял, записывал, одновременно вяло отбивая попытки Карла что-то понять в своей судьбе… В этом был шанс Петерса. Русский следователь вряд ли ему что-то рассказал, а вот земляка еще можно было попытаться «расколоть» хотя бы на какие-нибудь подробности ареста его и Лики…
— Послушайте, просто кивните, если моя догадка верна… Объявлена некая чистка по национальному составу, верно? Берут уже всех латвийских генералов и офицеров…
— Неверно рассуждаете, гражданин Петерс, — неожиданно отозвался НКВДшник, продолжая писать, — не всех, а только тех, на кого есть компрометирующие материалы.
— Но ведь на меня их как раз нет.
— Почему вы так в этом уверены? – Следователь пошарил на столе, не глядя придвинул к Карлу какую-то бумагу. – Почитайте, узнаете много нового…
Карл впился взглядом в аккуратные чернильные строки:
«ПЕТЕРС Карлис (Карл Андреевич), год рождения – 1893, место рождения – д.Апшуциемс, национальность – латыш, род занятий до 1 июня 1940 г. – подполковник армии буржуазной Латвии. Наличие компрометирующих материалов и какими документами подтверждается: Петерс закончил кадетский корпус, добровольцем вступил в царскую армию, где был произведен в офицеры и занимался рукоприкладством к солдатам. В 1919 году пытался уклониться от призыва в Красную Армию. Во время службы в Красной Армии неоднократно предпринимал попытки вернуться в Латвию к семье. В 1920 году вернулся в Латвию. Служил в разведывательном отделении штаба латвийской буржуазной армии. Имел контакты практически со всеми высокопоставленными деятелями режима Улманиса и представителеями европейских разведок в Латвии. Отец лейтенанта авиации Ивара Петерса (г.р.1915), который после установления Соввласти поступил в 24-й территориальный корпус и в марте с.г. был изобличен как член антисоветской подпольной организации «Тевияс Саргс» и шпион в пользу Германии. Родной брат Мариса Петерса (г.р.1883), который еще до революции уехал в США и стал там крупным капиталистом.
Вышеуказанное подтверждается выпиской из послужного списка военнослужащих, агентурными донесениями (источник «Свейки»), протоколом допроса А.Озолиньш. Проходит по д/ф №1039».
Господи… Карл выдохнул так, что шевельнулись бумаги на столе у следователя. Как же это он не догадался раньше?!.. Ну конечно, Аугустс Озолиньш. Человек, который всегда стоял на его пути. Только потому, что в далеком 1905-м его старший брат погиб от пуль русских солдат на набережной Даугавы… Вот откуда в протоколе строки о рукоприкладстве к солдатам. Имеется в виду тот случай, когда Петерс дал обнаглевшему Озолиньшу по роже…
— Послушайте… — стараясь, чтобы голос звучал убедительно, заговорил Карл. – Я могу опровергнуть каждое приведенное здесь обвинение… Человек, который меня оклеветал, ненавидит меня еще с детства… Сам он в буржуазной Латвии стал крупным коммерсантом, владел мыловаренной компанией, поставлявшей армии мыло… Я не знаю, что с ним сейчас, но догадываюсь, что его самого или арестовали, или прижали, и он, по-видимому, решил потянуть за собой и меня, и мою ни в чем не повинную жену… Я служил в Красной Армии во время Гражданской, штурмовал Перекоп… однажды даже расстреливался белыми на станции Комаричи, выжил чудом…
НКВДшник перестал писать и слушал Петерса, но лицо его выражало только усталость и равнодушие.
— Очень может быть, — сказал он наконец.
— Что это значит? – изумился Карл. – Вы признаете, что все эти обвинения могут быть клеветой?
Следователь вздохнул.
— Могут быть, могут не быть… Разницы нет никакой. На вас есть компрометирующие материалы, Петерс, а мой долг – очистить армию от подобных элементов. Тем более в такие дни.
— В какие дни?..
НКВДшник покусал нижнюю губу, нахмурился.
— Ах да… Вам же не говорили. 22 июня Германия напала на Советский Союз.
— Что?!!
Петерс привстал на стуле.
— Спокойно, спокойно… Вас это не касается. Я и так отступил от правил, дав вам просмотреть этот документ. – НКВДшник вновь придвинул к себе бумагу и сосредоточенно продолжил заполнять какой-то бланк. И сколько Карл ни пытался добиться от него подробностей, больше не услышал ничего.
…Весть, которую Петерс принес в свою камеру, ошеломила всех. Заговорили все разом – старшие и младшие офицеры, шестидесятилетние и двадцатилетние:
— Наконец-то! Значит, нас скоро освободят?
— Неужели Гитлер решился на это?
— Наверняка вермахт уже выброшен за пределы СССР, а Красная Армия на подступах к Кёнигсбергу и Варшаве…
— Нас в любом случае это не касается, — мрачно бросил стриженый ёжиком капитан-артиллерист. – И меня куда больше волнует, куда они отправили наших жен, матерей и детей…
Все разом примолкли. У каждого в этой камере был тот, кого коснулся страшный день 14 июня…
В тревоге и неизвестности прошло еще два дня. И во всех разговорах арестованных, чего бы они ни касались, сквозило то же напряжение, та же неизвестность. Что будет с нами всеми? Где родные? Где сейчас фронт?.. На все эти вопросы не было никаких ответов, конвоиры вели себя по-прежнему каменно.
Вечером 27 июня арестованных партиями начали выводить из здания рижской тюрьмы и усаживать в крытые грузовики – латвийские «Форды-Вайрогсы» и немецкие «Хеншели». Машины пошли по городу, потом под колесами зазвучал настил, и по звуку все догадались, что грузовики пересекают Даугаву по Земгальскому мосту. По Пардаугаве ехали совсем недолго. Где-то рядом раздался паровозный гудок, скрип тормозов, и Петерс понял, что машины остановились на станции Торнякалнс. Когда-то, в мирной жизни, это была первая после центрального рижского вокзала станция на пути к взморью…
Распахнулись двери фургона, в кузов хлынул яркий солнечный свет. Латышские офицеры, щурясь, по одному выпрыгивали наружу. Слева и справа стояла цепь красноармейцев с автоматами ППД наизготовку. По форме сразу было понятно, что солдаты не из 24-го корпуса. Они образовывали коридор, по которому можно было пройти только к грузовому вагону с открытой дверью…
Когда вагон заполнился и все разместились на двухэтажных нарах, к дверям подошел полковой комиссар со списком в руках, явно русский по национальности:
— Слушай все! Называю фамилию – отвечаем. Канепс-Калниньш.
— Я.
— Ронис…
— Я.
— Берзиньш…
— Я…
— Пуриньш.
— Я.
— Рожкалнс.
— Здесь.
— Петерс.
— Я… Разрешите вопрос, товарищ полковой комиссар? – неожиданно даже для себя спросил Карл. – Какое сейчас положение на фронте?
Комиссар от неожиданности осёкся, список в его руках дрогнул.
— Разговоры! – грубо ответил он. – Отвечать на мои вопросы!.. Лейиньш!..
…Товарный состав тихо погромыхивал на стыках, пересекая Даугаву по Железному мосту. Старый, открытый еще в апреле 1914-го, взорванный в августе 1917-го и восстановленный в 1920-х мост. Навстречу плыли гордые шпили средневековых храмов Старой Риги. Бывшие командиры Красной Армии толпились у дверей теплушки, жадно разглядывая сквозь щели знакомый пейзаж прекрасного древнего города. Куда их везут, надолго ли – никто не знал. Ничего не знали и о судьбах своих близких. «Лика, Ивар, — думал Карл. – Всё повторяется, в 1919-м я не знал, где вы, живы ли… И теперь – снова война, снова нет ни Лики, ни Ивара… За что же мне это, Господи?»

…В ходе чисток территориальных корпусов РККА в июне 1941 года было арестовано 424 офицера 24-го Латвийского корпуса, в том числе почти весь высший командный состав: командир корпуса генерал-лейтенант Роберт Юрьевич Клявиньш, командир 181-й стрелковой дивизии генерал-майор Янис Петрович Лиепиньш, командир 183-й стрелковой дивизии генерал-майор Андрей Николаевич Крустыньш, начальник снабжения корпуса генерал-майор интендантской службы Артур Иоганович Дальбергс, начальник артиллерии корпуса генерал-майор артиллерии Артур Яковлевич Данненбергс… Все они были расстреляны в течение 1941-42 годов. Редкостным исключением стал начальник штаба 24-го корпуса генерал-майор Отто Янович Удентыньш, который в годы Великой Отечественной преподавал в Военной академии Генерального штаба и умер в 1988 году…
Всего органами НКВД и НКГБ было арестовано около 800 латвийских по происхождению офицеров и военных специалистов (среди них 19 генералов, 1 адмирал, 44 полковника, 109 подполковников, 195 капитанов, 145 старших лейтенантов, 142 лейтенанта) и 4665 солдат.

Юрий Варламов, 27-28 июня 1941 г.

На рассвете 27 июня колонна отступающих войск подошла к Волковыску. В ней были уже не только казаки 94-го и 48-го полков, но и прибившиеся к ним бойцы стрелковых и тыловых частей, так что со стороны она представляла собой странное зрелище: кто верхом, кто пешком. Ни одного автомобиля в колонне не было – всю технику бросили из-за отсутствия горючего. Связь с 35-м мехполком тоже была потеряна, уцелели ли его танки и бронемашины, никто не знал.
Юрий Владимирович и Товарницкий шли во главе колонны, рядом с командирами. После бессонной ночи двигались автоматически, без сил и без дум, еле переставляя ноги. Окраины Волковыска спали. Лишь на обочине у крайнего деревянного домика приткнулись две «эмки», кузова которых покрывал слой пыли толщиной в палец. Рядом с машинами совещалась о чем-то небольшая группа генералов и старших командиров. У старшего по званию в петлицах были большие золотые звезды в обрамлении лавровых ветвей.
— Там что, маршал стоит, что ли? – пробормотал на ходу майор Гречаниченко и неувернно оглянулся на Варламова.
И точно — прилядевшись, Варламов узнал заместителя наркома обороны Маршала Советского Союза Григория Ивановича Кулика. «Что Кулик делает здесь?» — подумал он. И тут же сам ответил: наверняка пригнали спасать гибнущий округ, осенью 39-го Кулик координировал действия Украинского и Белорусского фронтов во время освободительного похода, знает местную специфику…
Генералы тоже заметили отступающих, один из них что-то быстро сказал Кулику, и маршал поднял бритую голову от карты. Группа остановилась, бойцы подтянулись, с интересом разглядывали запыленную «Золотую Звезду» и шесть орденов на гимнастерке маршала. Заметно побледневший Гречаниченко шагнул вперед, неловко поднес раненую руку к грязной фуражке:
— Здравия желаю, товарищ Маршал Советского Союза! Командир сводного отряда 6-й Кубано-Терской казачьей Чонгарской кавалерийской дивизии имени Будённого майор Гречаниченко. Произвожу отход согласно приказу командира дивизии генерал-майора Константинова.
— Откуда отходишь? – мрачно поинтересовался Кулик.
— От Ломжи.
— Далеко же тебя занесло, — хмыкнул Кулик. – Ладно, докладывай подробности…
По мере доклада майора грубое тяжелое лицо Кулика мрачнело еще больше. Наконец маршал махнул рукой, не дослушав:
— Ладно, все с тобой ясно, майор… Слушай боевую задачу: группу отвести на рубеж реки Россь и организовать оборону по ее правому берегу севернее Волковыска. Любой ценой остановить продвижение фашистов восточнее. Дальнейшие распоряжения получишь позже. Выполняй.
— Есть, товарищ Маршал Советского Союза!
Колонна вновь вздохнула, тронулась, зашевелилась, заржали измученные кони, затопали люди, и Варламову показалось на миг, что вся эта странная, словно смазанная картинка – Маршал Советского Союза на обочине пыльной сельской дороги, «эмки», какие-то генералы рядом с Куликом, — не имеет никакого отношения к реальности, а поставлена кем-то, как для кино, как пущее доказательство хаоса и развала, царящего сейчас в Белоруссии…
Через пару километров показалась Россь – небольшой приток Немана, метров под двадцать в ширину, затененный ивняком и ольшаником по берегу. В мирное время здесь наверняка было лакомое место для отдыха – любуйся отраженными в воде деревьями, купайся, лови рыбу… А теперь по узкому деревянному мосту через Россь нескончаемым плотным потоком шли конные повозки с беженцами, колесные и гусеничные трактора, скособоченные под тяжестью грузов и людей полуторки, трехтонки, двухтонные «Польские ФИАТы». Много было и обремененных скарбом пешеходов, в основном штатских, но в толпе то и дело мелькали гимнастерки, пилотки и фуражки. Стоял невообразимый гвалт: ревели коровы, которых вели в поводу подростки, ржали кони, сигналили автомобили, рычали моторы тракторов, плакали дети и женщины, матерились мужчины… И все это неудержимым валом валило в одну сторону – на восток. Как можно дальше от того страшного, что творилось в эти дни на западе…
Пока казаки потрясенно рассматривали эту картину, Гречаниченко подошел к Варламову и тихо сказал:
— Товарищ подполковник, у вас есть возможность отойти с беженцами на восток. Доберетесь до Барановичей, а оттуда в Минск…
Юрий Владимирович перевел взгляд на забитый перепуганными людьми мост, усмехнулся.
— Нет, товарищ майор. Обстоятельства таковы, что сейчас каждые руки и каждый ствол на счету. Мы с лейтенантом останемся, даже если погоните силой.
На измученном лице майора мелькнула бледная тень улыбки. Он крепко пожал Варламову руку и отошел…
По приказу Гречаниченко казаки начали останавливать шедших в толпе беженцев военных. Юрий Владимирович и Товарницкий тоже включились в этот процесс. Но первый же лейтенант, сидевший в кабине цистерны на шасси ярославской пятитонки, вырвал из кобуры «Наган» и с перекошенным яростью лицом начал кричать в ответ, что скорее умрет, чем позволит каким-то диверсантам помешать ему выполнить приказ об эвакуации имущества. Когда Варламов пригрозил ему расстрелом за невыполнение приказа старшего по званию, лейтенант просто послал его многоэтажным матом, и цистерна поехала прямо на казачий заслон. Ребята еле успели отскочить. Вслед цистерне открыли огонь, но, видимо, не попали, потому что она, быстро набирая скорость, пошла на восток.
Другие военные вели себя по-другому. Кто-то покорно, тупо выслушивал Варламова, так же тупо отвечал «У меня приказ» и шел дальше. Кто-то начинал недоверчиво расспрашивать, кто отдал приказ организовать оборону по берегу Росси, и услышав, что маршал Кулик, начинал откровенно смеяться. А лысый военврач 1-го ранга, которого Юрий Владимирович остановил вместе с санитарным автобусом, доверительно сказал ему:
— Товарищ подполковник, вы просто не в курсе обстановки… Немцы уже заняли Слоним, у вас в тылу немецкие танки и десантники. Наши основные силы отошли на старую госграницу… Какой смысл организовывать здесь оборону? Хотите своих последних хлопцев закопать?..
Задержать удалось только тех, кто отбился от своих частей и не мог внятно пояснить, куда именно идет. Но толку от таких бойцов было немного: все они были вымотаны до предела, многие ранены, полностью деморализованы, почти все без личного оружия, потерянного или брошенного по пути. Из хороших новостей была одна: чуть южнее по правому берегу Росси, в районе Волковыска, стояли два уцелевших эскадрона 152-го кавполка под командованием самого комдива генерал-майора Константинова, а через три часа туда же с боями вышли последние уцелевшие машины 35-го мехполка – три танка БТ-5 и два броневика БА-10 под командованием батальонного комиссара Гуревича. Оборону предстояло держать все же не одним…
Утро 28 июня началось с налета немецкой авиации. В шесть утра бомба с «Юнкерса» разрушила мост через Россь, и поток беженцев иссяк сам собой. Импровизированные позиции на правом берегу реки самолеты бомбили три часа без передышки, а за это время к левому берегу подтянулись передовые части германской пехоты. Немцы попытались форсировать Россь с ходу, и в этот момент их встретил шквал огня. Стреляли все, кто мог держать оружие – командиры, политработники и бойцы, казаки и пехотинцы, тяжело- и легкораненые. Не спавшие уже несколько суток, небритые, голодные, в рваном, грязном от крови и пота обмундировании, эти люди были готовы зубами рвать тех, кто пришел на их землю, на берег маленькой реки по имени Россь…
Горячая СВТ в руках, холодные воды Росси и немцы на том берегу. Нет ничего, забыто всё, только одно – не пропустить на правый берег тех, в серых касках… Два сводных казачьих отряда на целый день задержали продвижение вермахта на восток.

Карл Петерс, Ивар Петерс, 28 июня 1941 г., под Ригой

…Эшелон продвигался медленно, резкими толчками, словно больной. Где именно он идет, никто из населявших «столыпинский» вагон сказать не мог. Выехали из Риги часов в девять вечера, в среднем шли со скоростью примерно двадцать километров в час, а значит, эшелон уже успел отойти на порядочное расстояние от Риги. Но и простаивали ночью долго: на одной станции – четыре часа, на другой – не меньше пяти. Если их везли на север, в Эстонию, это значило, что эшелон мог находиться где-то между Сигулдой и Валмиерой…
За вечер и ночь пути заключенные успели перезнакомиться между собой. Все были командирами 24-го территориального корпуса РККА, в звании от полковника до лейтенанта, все в прошлом служили в армии Латвии. Старшим по вагону назначили старшего по званию – полковника Берзиньша. Карл, как подполковник, получался вторым по старшинству.
Долго и подробно рассказывали о своих арестах. Выяснилось, что всех взяли в ночь с 13 на 14 июня. Кого-то дома, кого-то – на службе: приказали собраться рано утром в казармы, потом подогнали грузовики, оцепили казармы красноармейцами и – вперед с поднятыми руками. Никакой вины за собой никто не знал. Нет, конечно, в вагоне были разные люди – и те, кто искренне радовался Советской власти и первым пошел в Красную Армию (например, старший лейтенант Фрицис Лейиньш и капитан-артиллерист Петерис Гайлитис), и те, кто продолжал служить просто по инерции, потому что ничего другого не умел. Но чтобы заниматься вредительством, шпионажем, лелеять мечты о падении СССР?.. Петерс слушал истории своих товарищей по несчастью и понимал: нет, таких в его вагоне не было, произошла какая-то страшная, глобальная ошибка…
«Но ведь скольких эта ошибка оттолкнет от Советской власти! – думал он, лежа на нарах под потолком вагона. – Скольких латышей она запугает до смерти, так, что этот страх передастся в будущие поколения! Разве можно так грубо работать с людьми? Это же люди, а не животные… Понятно, что была задумана мощная чистка всего враждебного, что накопилось в Латвии, но ведь любой необдуманный жест здесь грозит катастрофой в будущем…»
Петерс понимал, что эти абстрактные мысли были просто формой защиты от его личной катастрофы, от того, что он ничего не знает о судьбе жены и сына. «А теперь еще и от той новости, которую сообщил мне следователь… Германия напала на СССР. И я ничего не знаю о том, что происходит на фронте… То, что нас вывозят из Риги, ни о чем не говорит, все лагеря находятся на востоке…» Мнения по поводу войны в вагоне разделились: кто утверждал, что вермахт был остановлен и выброшен за границу уже 22 июня, кто говорил, что бои могли затянуться на несколько дней – если удар был внезапным, любая армия отступит хотя бы на десяток километров вглубь своей территории.
…Тягостный, нарастающий рев послышался неожиданно. Он был заглушен монотонным перестуком вагонных колес, но его услышали все. Ревел паровоз. Состав начал снижать скорость, к рев присоединился скрип тормозов.
— Останавливаемся? – неуверенно спросил кто-то из заключенных.
В какофонию резко вклинились автоматные очереди. Состав замер окончательно, паровоз продолжал надсадно гудеть.
Заключенные приникли к зарешеченным окошкам под потолком. Но ничего примечательного не было видно. Поезд стоял посреди какого-то луга, невдалеке виднелся лес. Автоматные очереди доносились откуда-то спереди, со стороны паровоза.
— Немцы? – тихо предположил кто-то.
— Откуда здесь немцы? Это же глубокий тыл!
Мимо вагона проскрипели по гравию сапоги – кто-то бежал к голове состава. Автоматная очередь грянула совсем рядом. «Их там сорок, не меньше!» — зло крикнул кто-то по-русски. Где-то впереди резким хлопком рванула граната, потом еще одна. Рев паровова оборвался, словно ему наступили на горло.
Снаружи загромыхал засов, тяжелая дверь теплушки откатилась в сторону. Стоявший на насыпи конвоир с дымящимся автоматом ППД в руках, задыхаясь, мотнул головой:
— По одному из вагона и колонной бегом в хвост эшелона!
— Что происходит? – не удержался от вопроса полковник Берзиньш.
— Молчать! – взревел конвоир. – На выход, мать-перемать!
Заключенные начали неловко выпрыгивать из вагона на насыпь. Первым делом смотрели вперед, в сторону паровоза. Там, вагонах в десяти отсюда, сверкали короткие строчки автоматных очередей. Опытным взглядом Петерс сразу понял: эшелон атакует группа хорошо вооруженных людей, а конвоиры разделились надвое: одни отбивают атаку, укрываясь за паровозом и вагонами, другие выводят заключенных из вагонов и направляют их в хвост состава. Длинная цепочка людей, пригибаясь, уже бежала к последнему вагону. Несколько конвоиров орали на них, стоя с автоматами наизготовку. По их лицам было видно, что они испуганы и озлоблены внезапным нападением.
— Справа заходят, суки! – крикнул конвоир от соседнего вагона тому, что выпустил Петерса и его товарищей по несчастью.
— Всем лежать! Кто пошевелится, убью на хрен!
Заключенные послушно повалились на насыпь, кто-то заполз между рельсов. Карл упал метрах в трех от конвоира. В нос ударил запах накаленного солнцем гравия.
ППД заработал совсем рядом. Петерс видел оскаленное от напряжения, раскрасневшееся лицо конвоира, видел, как экономно и точно бил он из своего автомата. Такого оружия Карл вблизи никогда не видел – на вооружении армии Латвии и 24-го территориального корпуса автоматов не было, только винтовки – канадские «Росс-Энфилд» и английские «Ли-Энфилд».
Стрельба оборвалась внезапно. Несколько крупнокалиберных пуль веером шваркнули по насыпи, со звоном срикошетили о рельсы. Закричал кто-то из заключенных – видимо, его ранило. А конвоир и после смерти продолжал смотреть вперед, на опушку леса, туда, откуда шли на эшелон те, кто его остановил…
Петерс неуверенно приподнял голову. Два конвоира других вагонов – последнего и предпоследнего, — продолжали отстреливаться. А от леса перебежками двигались… немцы. Да, немцы в глубоком тылу, на шестой день войны!.. Это было похоже на сон, но Карл сразу узнал эту мышино-серую форму и автоматы МП-38, образцы которых два года назад закупило латвийское Военное министерство в Германии…
Медленно, очень медленно, чтобы не привлечь к себе внимание противника, Петерс ползком двинулся по насыпи к убитому конвоиру. Тот и после смерти крепко сжимал автомат в руках, и Карл по одному разжимал еще теплые пальцы убитого.

…Когда начался внезапный бой, лейтенант Ивар Петерс лежал на нарах и размышлял о своей загубленной судьбе. После ареста в марте он нисколько не сомневался в том, что за участие в антисоветской подпольной организации будет расстрелян, и тяжелее всего для него было бесконечное ожидание – всё ведь известно заранее, к чему какие-то формальности, допросы, очные ставки?.. Но время шло, текли месяцы, а его не только не расстреливали, но даже не выводили на показательный процесс. То же было и с другими участниками группы «Тевияс Саргз». Кончилось всё тем, что вечером 27 июня их отвезли из внутренней тюрьмы НКГБ на улице Стабу на станцию Торнякалнс и посадили в обычный товарный вагон. Пессисмисты предположили, что минут через двадцать езды их высадят в каком-нибудь глухом лесу и расстреляют, но время шло, эшелон катил, и неизвестность заставляла Ивара нервничать всё больше.
Раздавшиеся снаружи выстрелы заставили всех обитателей вагона, прицелпенного сразу за паровозом, вздрогнуть. Состав тормозил, а снаружи разгорался, похоже, настоящий бой. Строчили автоматы, два раза рванули гранаты. Ивар и сидевший рядом с ним лейтенант Адолфс Скулбе вслушивались в эти звуки, пытаясь разобрать – кто стреляет и из чего?.. Наконец удалось расслышать и голоса. Совсем рядом с вагоном кто-то проорал в сторону: «Das ist Gefängnis Zug, innerhalb der die Gefangenen!»
— Это тюремный поезд, внутри заключенные… – произнес Скулбе, и на его лице отразилось недоумение. – Ничего не понимаю. Почему по-немецки?
— Может быть, какие-то местные немцы, — неуверенно предположил Ивар. – Остались же у нас, наверное, какие-то немецкие организации…
— Да ну, их прижали еще при Улманисе, а красные дочистили до конца… Непонятно.
— Entdecke die Türen der Güterwagen! – отозвался откуда-то снаружи другой сиплый голос.
— Открывай двери вагонов, — снова перевел Скулбе, хотя Ивар тоже знал немецкий язык. – А вот это уже интересно…
Яркий свет летнего дня хлынул в смрадное пространство забитой людьми теплушки. Внизу, на насыпи, стоял рослый солдат германского вермахта в звании гефрайтора. Автомат он настороженно держал наизготовку, видимо, думал, что внутри вагона может оказаться еще один конвоир. Ивар перевел взгляд на тела трех конвоиров, лежавшие поодаль.
— Sie sind frei, Sie können gehen, — хрипло сказал немец и повелительно махнул автоматом.
— Вы свободны, можете выходить, — машинально перевел Скулбе и опять повторил: — Ничего не понимаю! Откуда здесь немцы?!
— Может, началась война? – робко предположил кто-то.
Но спросить у немца ничего не успели – по другую сторону состава загремели выстрелы, и гефрайтор, пригнувшись, бросился туда.
Заключенные с опаской, по одному выбирались наружу. После смрада теплушки июньский воздух ударил в голову, словно хорошее вино, многие тут же садились на насыпь. Вокруг состава происходило что-то неясное. Пути перед эшелоном были разобраны, там и сям лежали тела убитых конвоиров. Бой продолжался уже в середине состава, где конвоиры выводили заключенных из вагонов и цепочкой гнали их к хвостовому вагону.
Петерс и Скулбе осторожно, пригибаясь, обогнули застывший паровоз и, укрываясь за колесами тендера, стали наблюдать за происходящим. От близлежащего леса, применяясь к местности, двигалась цепочка немецких солдат – таких же, как тот, что открыл двери их вагона. То залегая, то вновь поднимаясь, они вели огонь из автоматов в сторону эшелона. Им отвечали огнем конвоиры, залегшие на насыпи. Сказать, в чью сторону склоняется успех боя, пока что было невозможно. Да и ситуация продолжала оставаться неясной. Откуда здесь немцы? Почему они с оружием в руках напали на эшелон и освобождают заключенных? Неужели это вправду война – та самая долгожданная война Германии с Советским Союзом, о которой так мечтали «Тевияс Саргс»?..
Мало-помалу автоматы, бившие с насыпи, умолкали – видимо, немцы стреляли метко. Но один все-таки продолжал огрызаться огнем, не подпуская противника на близкое расстояние.
— Смотри, смотри! – Скулбе подтолкнул Петерса локтем. – Они отходят!
И в самом деле, непонятные немцы, видимо, решили не продолжать атаку на эшелон. То ли они не рассчитывали столкнуться с сопротивлением, то ли получили другой приказ. Но так или иначе, они, отстреливаясь на бегу, повернули в сторону леса.
— Стойте! – внезапно закричал Скулбе по-немецки, поднимаясь на насыпи. – Стойте, не уходите! Мы офицеры армии Латвии, жертвы Сталина! Мы – союзники великого Германского рейха!..
Голос лейтенанта заглушала пальба, но он бросился вперед и побежал вслед за отступавшими к опушке немцами. Те прекратили огонь и с явным недоумением смотрели на одинокого заключенного. А Скулбе, бравируя храбростью, обернулся к эшелону и перешел на латышский:
— Все, кто считает себя офицером, кому дорога честь и свобода Латвии – за мной!
Ивару было очень страшно, но слова сослуживца пробудили в его душе что-то такое, что заставило его оторваться от грязной насыпи. В конце концов, он действительно офицер армии Латвии, присягал на верность своей стране, и если сейчас у него будет шанс бороться с оружием в руках за свободу этой страны, он должен воспользоваться им. Иначе рано или поздно сюда вернутся русские конвоиры — и снова смрадная теплушка, допросы, расстрел на безымянном полигоне холодной ночью…
…Уже переходя на бег по направлению к немцам, Ивар заметил уголком глаза, что с насыпи поднимаются и другие заключенные. Сначала шагом, потом бегом они направлялись к опушке леса, где стояли, опустив автоматы, растерянно переговаривавшиеся между собой немцы. Стрельба прекратилась.

…Ложе ППД лежало в ладони удобно, надежно, и сам автомат словно был продолжением рук. Барабан, судя по всему, был рассчитан патронов на 70 или около того; сколько расстрелял перед гибелью конвоир, Карл не знал и потому бил по наступавшим немцам коротко, наверняка. Слава Богу, конвоиры двух других вагонов не увидели, что заключенный взял в руки оружие, иначе в первую очередь пристрелили бы его. А потом стрельба с насыпи стихла, и Петерс понял, что все конвоиры погибли в бою, и с автоматом остался он один. И он стрелял и стрелял, пока не увидел, что поредевшие немцы больше не пытаются прорваться к нему, а поворачивают назад – наверное, получили приказ на отход или убедились, что цель не стоит потерь… А потом он увидел, как в голове эшелона поднялся молодой офицер и побежал по направлению к немцам. За ним устремились десятки бывших командиров 24-го территориального корпуса РККА. Один из них обернулся на бегу, и Карл узнал ликующее, дерзкое, родное лицо, лицо мальчика, рождению которого он так радовался в марте далекого 15-го года…
— Ивар? – не веря своим глазам прошептал Карл. – Сынок?
Да, никакой ошибки не было. Это был Ивар, его сын, его плоть и кровь, его сын, которого он видел в последний раз на очной ставке в рижском НКГБ и о судьбе которого после 14 июня не имел никаких известий. Значит, жив? И в одном с ним эшелоне?.. Вот он добежал до фашиста, вот возбужденно заговорил что-то, и немец криво усмехнулся и протянул ему руку, они обменялись рукопожатием… В следующий миг сына заслонили спины других заключенных.
— Ивар! – неожиданно для себя самого закричал Карл. – Ивар, я здесь!
Надежды на то, что его услышат, не было: расстояние до немцев было порядочным, на лугу стоял возбужденный гул десятков голосов. Но в следующий миг Карл снова увидел лицо сына. Он встревоженно всматривался в сторону эшелона, словно забыл что-то важное. И Карл снова закричал, уже на пределе сил:
— Ивар, это я, я здесь! Не ходи к ним! Не хо-о-оди-и-и-и!..
Да, теперь Ивар точно узнал и услышал его. Он стоял, глядя на отца издали, тяжело дыша. Сделал было неуверенный шаг в сторону эшелона, но потом оглянулся на немцев, на других заключенных, которые молча стояли вокруг и смотрели на него. И… повернул назад. Ни слова, ни жеста на прощание. Немцы сомкнулись вокруг него.
— Товарищ подполковник, — как сквозь вату расслышал он голос старшего лейтенанта Фрициса Лейиньша, ехавшего с ним в одном вагоне, — у вас же еще есть патроны, стреляйте!.. Хоть напоследок дайте по ним длинную!..
— Куда стрелять? – перебил Лейиньша капитан Петерис Гайлитис. – Там же и немцы, и наши!..

Глава 61 Оглавление Глава 63

Поделиться с друзьями
Белорусский союз суворовцев и кадет